Главной идеей форума-фестиваля «Мир русского театра», который пройдет онлайн в начале сентября, является поддержка и продвижение творчества русскоязычных театральных коллективов в самых разных уголках планеты. Одним из участников фестиваля в этом году станет Театр сценической классики из Цюриха. Швейцарский русскоязычный коллектив представит спектакль по психодраме Валерия Брюсова «Путник». О том, как возникла идея постановки и какие у труппы ожидания от фестиваля, мы поговорили с Людмилой Майер-Бабкиной, художественным руководителем театра.
– Людмила, как работали над моноспектаклем «Путник» и чем вас заинтересовала пьеса Брюсова?
– Этот спектакль мы ставили по СМС. Актриса, которая играет в постановке, уехала в Дубай вместе с семьей. Я отправляла ей текстовые сообщения, что нужно делать, что нужно учить, чем нужно заниматься. За неделю до премьеры она приехала в Цюрих, и мы «собирали» спектакль на площадке.
Почему «Путник» возник? Я искала тему, близкую тому, что происходит в Швейцарии. Сейчас идет волна разводов в русско-швейцарских семьях, и женщины сталкиваются с новой для них реальностью: они остаются одни, начинают самостоятельно жить в другой культуре.
Героиня Брюсова живет в лесу с собачкой и отцом. Больше никого нет. Жизнь, очень закрытая от внешнего мира. Она читает оставшиеся от матери французские романы и благодаря им рисует для себя картину мира, обогащая или, наоборот, обедняя представление о жизни. Полное нарушение социального равновесия. Когда у домика появляется случайный прохожий, девушка позволяет себе открыться в природных чувствах. И они, конечно, пронизаны драмой одиночества и отчужденности. В героине просыпается женщина от одного осознания, что кто-то – неважно кто, неважно зачем, неважно почему – может ее услышать. Из нее начинается литься откровение, которое дорогого стоит. Она сама предлагает путнику близость…
Заканчивается у Брюсова все страшно. Прохожий, слушая ее, умирает. Но нас социальный аспект пьесы интересовал больше, чем эстетическое потрясение от трагического финала. Поэтому в нашей версии прохожий просто исчезает.
– Как зрители приняли «Путника»?
– Спектакль приняли очень хорошо, хотя произведение камерное – для небольшой сцены на 90 человек. Поскольку это самая свежая и самая актуальная наша работа на очень больную тему, мы решили именно её отправить на фестиваль.
– Скажите, это был ваш первый опыт постановки по СМС или в пандемию уже что-то похожее происходило?
– Опыт дистанционной работы был над спектаклем «Мальчики» по Достоевскому, еще до пандемии. Я ставила его с приходскими юношами и девушками, а в роли Снегирёва был Борис Николаевич Клюев, народный артист России. Тогда мы очень дружили с ним и с Малым театром. Когда искали актера на роль Алёши Карамазова, я приехала в Москву, и Борис Николаевич привел меня на свой курс: «Выбирайте». Я выбрала очень хорошего артиста, который сейчас уже работает в Малом театре. Это Максим Филатов. Тогда мы репетировали по Zoom. За неделю до премьеры они приехали, и мы дорабатывали спектакль на сцене.
Внутри нашего театра в пандемию мы отказались от онлайн-репетиций. Театр – это живое искусство и корежить его техническими средствами было недопустимо. Мы уехали в лес между Швейцарией и Германией. С немецкой стороны этого леса был концлагерь, из которого заключенные имели маленькую возможность сбежать в Швейцарию. В лесу мы сняли фильм «Моя маленькая лодка». Это история про девочку, которая сбежала из лагеря с родителями, но по дороге их расстреляли, и она одна добиралась до Швейцарии, где росла без роду и племени в приемной семье.
– Возвращаясь к спектаклю «Путник», как вы по СМСотслеживали промежуточные результаты работы актрисы, корректировали направление движения к персонажу?
– Меня так воспитали жесткие условия существования здесь, что я научилась быстро думать и правильно формулировать свои задания, чтобы точно попадать в актера. Как говорил Анатолий Эфрос (я у него оканчивала аспирантуру и потом работала на курсе преподавателем), надо анализировать не просто сцену, а каждую секунду в этой сцене. Если режиссер понимает, чего он хочет, то может задать актеру границы, в которых тот должен создать своего персонажа. Самое трудное для актера – понять, что он играет. Задача режиссера – объяснить.
Что касается нашей работы над «Путником», то все нужные интонации и краски нашлись в последнюю неделю на очных репетициях. И я была этому рада, потому что спонтанность тоже дорога, когда есть точность замысла. Эмоциональная палитра вымешивается долго и быстрее принимает нужную форму в экстремальных предпремьерных условиях. Помогло и то, что я свою актрису очень хорошо знаю, мы понимаем друг друга с полуслова. Думаем поработать в СМС-формате еще над каким-нибудь материалом.
– Как много зрителей в Цюрихе интересуются русским театром? И что их интересует больше всего?
– Сейчас очень разнородное общество, здесь много беженцев. Но цифры говорят, что самые большие посещения у нас были на новом спектакле «Федя Протасов» по пьесе Толстого «Живой труп». Для инсценировки мы взяли линию только одного персонажа, который пожертвовал собой ради других. Спектакль привлёк огромное, по нашим меркам, число зрителей, они оставляли такие отзывы, что нам и не снилось. Вместо обычных двух-трех спектаклей сыграли семь. И нас зовут на гастроли в Берн и Лозанну, куда мы отправимся, наверное, после летнего отпуска.
К «Путнику» тоже внимания было больше, чем обычно, но это внимание было настороженным, потому что Брюсов не так часто ставится в театрах. Думаем поехать с этим спектаклем во Францию и даже, возможно, в Россию.
Для нас внимание зрителей сейчас важно, потому что с началом специальной военной операции нам остановили все финансирование. Мы живем на свои деньги и деньги зрителей. Теперь ставим не всю мировую классику, а конкретно русскую, потому что хотим поддержать нашу культуру, которую тут пытались отменить.
– Как режиссеру вам больше нравится работать над моноспектаклями как «Путник» или над более массовыми постановками?
– Над более массовыми, конечно. Но особенно мне нравится работать с пространством. В Швейцарии сцены очень маленькие, и у меня возникает спортивный интерес: чем меньше пространства, тем интереснее его решить, для каждого спектакля найти уникальную форму.
Первая постановка в нашем театре была по шекспировскому «Гамлету» – «Что такое человек?». В ней играли три швейцарских актера на немецком языке в маленькой комнате. Я прописала, что сцена такая-то будет у окна, такая-то – на коврике, такая-то – на лестнице, такая-то – на перилах между потолком и лестницей, сцена такая-то – на улице. Зрители сидели на лестнице, над ними, опираясь на стену и перила, нависал актер – тень отца Гамлета. Они с ужасом смотрели на этого громадного артиста, но от спектакля были в восторге. И я подумала: «Ничего страшного в Швейцарии нет, можно позволить себе эксперименты».
– Чего вы больше всего ждете от фестиваля «Мир русского театра»: обсуждения спектакля с экспертами, коммуникации с коллегами, которые тоже руководят театрами в других странах Европы, или мастер-классов?
– Скорее, мастер-классов и обмена опытом с коллегами. Взгляда наших критиков на спектакли тоже не хватает – приходится самой пересматривать, изучать, читать.
– Какое значение для вашего театра имеет этот фестиваль?
– Это кровно родной фестиваль. Это та территория жизни, на которой я работаю. Это еще один мостик, который связывает с русской культурой, в которой мы жили и творили.
На нашем курсе в ГИТИСе было 20 студентов, среди них – всего четыре девочки. Актриса была только я. Значит, я должна была сыграть во всех 20 отрывках и сделать свой. Плюс растить ребенка, где-то подрабатывать, в художественных мастерских на Мытной (где были Васильев, Эфрос и Райхельгауз; где Петрушевскую впервые поставили) придумывать новые формы театра… Пространство жизни формировалось само собой, от необходимости. Поэтому, когда я сталкивалась с препятствиями в Цюрихе, уже умела их преодолевать. И преодолеваю больше 20 лет.
– Расскажите, как вы создали Театр сценической классики в Цюрихе?
– Когда попадаешь в другую культуру, театр становится возможностью чужеродное освоить. Наш театр возник по воле швейцарцев. Когда я вышла замуж и оказалась здесь, в Цюрих свой «Маскарад» привез мой однокурсник Римас Туминас. Я прочитала об этих гастролях в газете и попросила мужа позвонить в театр – позвать Римаса к телефону. Когда мы встретились в Цюрихе, около него был местный истеблишмент. Римас меня представил как талантливого человека. Через полгода я окончила интенсивные языковые курсы и стала работать в Европейской школе актеров кино и телевидения, куда меня порекомендовал Туминас. Ко мне на занятия ходили студенты других курсов. Они увидели в этюдном методе, по которому работали Кнебель, Эфрос, Станиславский, то, о чем раньше только слышали. Спустя время, меня привели в такое местное ДК для швейцарского андеграунда, дали ключ от джазового домика и сказали: «Вот, делай свой театр». Я поставила Толстого, Сартра, Пушкина… Это очень интересно оказалось для швейцарцев. Многим так понравился этюдный метод, что они просто не стали работать у других режиссёров.
Чтобы театр был успешным, нужно соединение твоей родной культуры и той, в которой ты оказался. У меня этот симбиоз произошел. Мы сами писали инсценировки, переводили тексты с русского языка, когда литературный перевод нам не подходил. Я проигрывала сцены и раскрывала переводчику смыслы текста, которые обязательно должны быть сохранены.
